А я 10 лет назад написал вот такой эпизод:
- Я надеюсь, Вы действительно хотите меня услышать. Вы правы, у меня и в самом деле наболело. Я мог бы и сейчас что-то объяснять, как объяснял раньше, но не буду. Я знаю, как вы все заняты. Первое, что по моему мнению надо сделать, это сию минуту, прямо сейчас вытаскивать из очередных и внеочередных отпусков весь персонал. Поднимать карточки отдела кадров, поднимать первый отдел, и даже не «начинать готовиться», а уже по-настоящему перепрофилировать больницу, перепрофилировать отделения. У нас сплошная терапия, а через неделю терапия в нашей работе будет сведена к минимуму, как я полагаю. Всех больных выписать за дни: без жалости, без оглядки на артериальное давление. Немедленные курсы военно-полевой хирургии для всех, для каждого последнего интерна, причем не спокойные «322 часа» с семинарами и лекциями, а сейчас же, с завтрашнего утра, по 10-12 часов в день. Львиная доля обучения – собственными силами, у нас наверняка есть перепрофилировавшиеся хирурги; основная нагрузка по обучению – на штатные отделения. Причем без какой-либо экзотики, без «бытовой» хирургии даже. Не ушивание язв и «малая онкология», а ампутации, ампутации, ампутации, сосудистые швы, ожоги, наконец. Всех сестер – циклами через операционные. Сёстры хорошие у нас, их за три недели можно натаскать на массовую хирургию, на массовую травму. Набирать новых, буквально школьными классами. Через три недели у нас два мужчины в больнице останется: главврач и старший хирург стационара, все остальные в поле пойдут…
Николай поднял глаза. Анна Исааковна сместилась из-за спины вбок и смотрела в оцепенении, доктор за правым плечом застыл, как статуя Геракла под Камероновой Галерее в Пушкине. Завотделением молчал, глядя на него из тени, как на минуточку присевший на лесной пенёк медведь.
- И кровь, разумеется. Разворачивать собственную станцию переливания, для собственных нужд. Немедленно делать запасы крови, сыворотки. Запасы инструментария, даже всего самого примитивного - перчаток, салфеток, дезинфекционных материалов. Я не верю, что нам наладят снабжение хоть в каком-то приближении к тем нуждам, которые завтра, если уже не сегодня станут реальными. Если я скажу, что наш с вами министр - не Бурденко и даже не нарком Митерев, я никого не удивлю, разумеется, но всё ещё хуже. Я боюсь, что всё сразу же рухнет. Нам будут везти и везти мясо: раненых, обожженных, переломанных. Это будет поток. Я не просто уважаю, я на коленях стою перед нашими Военмедом и МЧС, но они перестанут справляться уже через неделю. Массовая военная травма, - когда вы последний раз видели хоть что-то подобное?..
- Я был в Спитаке в декабре 1988-го, - очень спокойно и чрезвычайно отчетливо произнес человек на стуле, заставив Николая замолчать. – Я видел, не надо тут мне захлёбываться.
Пауза, секунд на десять минимум. Когда в воздухе мелькает такое, что сейчас, - это много.
- Вы не убедили меня, Николай Олегович. Совсем. Всё, что Вы говорили тут таким внушительным тоном, - всё это может быть верно только в одной конкретной ситуации. Когда России предъявлен ультиматум, на границах ревут моторами вражеские танки, и вот уже попёрла через Буг первая резиновая лодка с десантом. Этого нет и в помине. Есть очередная трагедия, за которую нас всех в очередной раз ругают хорошо причесанные дяди в зарубежных телестудиях. Извините, если бы мы выписывали к чёрту всех своих больных каждый раз, когда нас ругает Би-Би-Си за утонувшую лодку, а Си-Эн-Эн за нежелание каяться перед эстонскими эсесовцами, - нас бы давно выгнали, это как минимум. А скорее и посадили бы по статье.
Снова секунда: стрелка на наручном «Атлантике» неслышимо тикает, переползая на деление.
- Вот что, Николай Олегович, - раздельно произносит заведующий отделением, поднимаясь со своего стула. Одновременно с ним начинают двигаться и все остальные в кабинете. Встаёт доктор Ляхин, утекает за его спину безмолвная Магги, выдыхает и поводит затекшими плечами невидимый человек за спиной, страхующий своих старших коллег от несомненного психа, в которого превратился рядовой, малозаметный доктор, сосед по ординаторской. - Я не буду даже обсуждать сказанное в отношении Вашего знания военно-полевой медицины, оно не впечатлило меня совершенно. В моё время каждый старшекурсник лучше понимал в принципах её организации и всём прочем, что Вы тут перечислили, своим галопом по Европам. Считаем, что мы закончили. Я только одно спрошу. Вот сделали мы всё, как Вам хочется, пусть так. Но знаете, что случится первым, немедленно после этого? Десяток выписанных Вами на улицу старушек со своими кризами и аритмиями просто помрёт у нас в промежутке между получением выписного эпикриза и тем, как дойдут до шлагбаума на входе в больничный двор. Вы не повеситесь сами после этого, а? Что с Вами будет тогда? И с нами?
- Я достаточно неплохо понимаю, что со мной будет через довольно короткое время, Александр Иванович. Через месяц, два, или три, меня не будет в живых. Вас всех, кстати, тоже, я прошу прощения.
